Посттравматическое стрессовое расстройство – синдром, который является ключевой деталью многих фильмов и книг. Вспомнить хоть телесериалы «Анатомия страсти», «Джессика Джонс» или доктора Ватсона из «Шерлока», которому снится война в Афганистане. У популярного в прошлом мема «Вьетнамские флешбеки» ноги тоже растут отсюда. Однако синдром, так полюбившейся массовой культуре, вовсе не так прост, как его обычно преподносят.
Объясняет феномен преподаватель кафедры специальной и клинической психологии Александра Рябинина.
− Что же такое посттравматическое стрессовое расстройство?
− Любое событие, которое происходит в нашей жизни, может расцениваться организмом как стресс. Стресс бывает положительный, когда мы добились чего-то хорошего: спортсмен выиграл соревнование или рождение ребёнка, создание новой семьи. Он нас мобилизует, и у нас появляется новое достижение. Также существует негативный стресс, который полностью использует силы организма и приводит нас в состояние истощения. И здесь два варианта: есть острые стрессовые расстройства, которые выступают в момент попадания человека в неблагополучную ситуацию. Посттравматические стрессовые расстройства отличаются тем, что появляются примерно через три месяца, максимум через полгода после травматичной ситуации и характеризуются тем, что в момент получения травмы человеку кажется, что с ним ничего опасного не произошло. Допустим, он был свидетелем дорожно-транспортного происшествия: увидел, как столкнулись автомобили, возможно, кто-то пострадал, и ему кажется, что для него ничего страшного не произошло, он просто увидел этот момент, отвлёкся и ушёл. Через некоторое время у него могут проявляться как раз таки посттравматические расстройства. Например, нарушение сна: либо проблемы с засыпанием, либо ранние пробуждения часа в четыре утра.
Часто бывают навязчивые сновидения, кошмары – переживания снова тех травматических вещей. Так как человек начинает думать, что мир враждебный, очень часто нарушаются отношения в семье, с друзьями и на работе. Любое действие рассматривается как угрожающее. И если раньше на какую-то шутку человек реагировал спокойно, здесь она может вызвать либо гнев, либо, наоборот, печаль. Это расстройство приводит к тому, что происходит дезадаптация. И, допустим, если человек будет идти вдоль дороги и видеть, как машины подрезают друг друга, он воспримет это как опасную ситуацию. Ему будет казаться, что он опять переживает ту историю, когда машины действительно столкнулись.
Чаще всего ПТСР появляется у людей, которые переживают какой-то опыт, который для них является новым, и они не знают, как с ним справиться. Первые случаи диагностики ПТСР были связаны с военными действиями, поэтому его ненаучным названием раньше был «вьетнамский синдром» и «афганский синдром». Классический вариант представления в России – это человек, который прошёл боевые действия, вернулся, и ему очень сложно адаптироваться. Салют ему напоминает взрывы, военные фильмы заставляют снова погрузиться в ужасные переживания. Отсутствие поддержки семьи и государства в то время создало озлобленность. Большинство людей оказались не готовы к таким ситуациям. Это были не профессиональные кадровые офицеры, прошедшие необходимую подготовку, а мальчишки 18-ти – 19-ти лет, которые в большинстве случаев и не подозревали, что их отправят в горячие точки. Для них столкновение с необходимостью защищать свою жизнь являлось максимально стрессовым.
− Есть какие-то группы людей, которые особенно подвержены ПТСР?
− Чаще всего ПТСР возникает у людей, действия которых связаны с экстремальной деятельностью: военные, врачи, спасатели, пожарные. Если брать повседневную сферу деятельности, то практически любой человек может оказаться в зоне риска получения ПТСР. Но здесь тоже всё зависит от возможности адаптации и от социальной поддержки. Допустим, если ребёнок увидел то же самое ДТП, и ему родители объяснили, что это не настолько страшно, то ребёнок с этим справится. Могу сказать по собственному опыту, я видела такую аварию, и для меня она оказалась страшной. До сих пор у меня есть страх переходить дорогу одной. Здесь важно не накручивать себя, потому что у людей с ПТСР есть такой феномен как «вина выжившего». Они начинают видеть идеалы в тех людях, которые погибли при этой травматичной ситуации, а себя, наоборот, принижать. Им кажется, что всех хороших людей забрал Бог.
− Лучшие уходят.
− Да, «а вот я-то остался!» И эта внутренняя злоба приводит и к алкоголизации или к наркотикам – различным формам правонарушений.
Основной способ защиты себя от посттравматики – это формирование уверенных форм поведения и поддержка в семье, дружеской или рабочей сфере. Полностью уйти и обезопасить себя от ПТСР нельзя, но можно создать спокойную атмосферу.
− Раз уж мы заговорили о поддержке, как помочь близкому человеку, который страдает от этого расстройства? Существуют ли какие-то правила общения с такими людьми?
− Есть интересный феномен, связанный с посттравматикой. Раньше, когда только начали регистрировать эти случаи, считалось, что человека нужно заботой и вниманием окутать полностью, и тогда будет лучше эффект реабилитации. После прохождения примерно года-двух стали замечать, что у людей, которым доставалось слишком много заботы, посттравматическое расстройство не уходило, а состояние, наоборот, ухудшалось. Здесь основное правило – это мера опеки. С одной стороны, да, человека нужно поддержать и от каких-то ситуаций его оградить. С другой стороны, давать ему шанс развиваться. И так как мы понимаем, что расстройство связано не с агрессией и не с обидой на нас, а с какими-то другими, даже внутренними, качествами, то более лояльно к этому относимся. Если человеку приснился страшный сон, нужно разбудить, выслушать, успокоить. Объяснять и помогать в ситуациях, которые могут тревожить. Здесь главное – поддержка, и тогда человек снова почувствует, что мир более безопасен. И к его ритуальным действиям, которые кажутся нелогичными, относиться с пониманием. Потихоньку человек будет возвращаться. Если это очень глубокое расстройство, то идёт работа в реабилитационных центрах, как медикаментозное, так и психотерапия.
Очень важно, чтобы семья не отворачивалась. Такой случай у меня был: вернулся омоновец, у него жена с маленьким ребёнком. Он говорит: «Я не знаю, как жить. Я был полгода в командировке, знаю, как зачистить территорию и как убрать снайпера, а на гражданке я не знаю, как с обычными людьми разговаривать, как к ребёнку подойти, чтоб он не испугался». Какое-то время он прятался от семьи в этом центре. Жена пришла, сказала: «Пошли, я же тебя жду». А он ответил, что боится: «Мне ночью что-нибудь приснится, вдруг я вред нанесу». И к семье ушёл только через три недели. Находился в центре, мы с ним работали, семья приходила к нему: они гуляли по территории, жена иногда присутствовала на занятиях, он общался с ребёнком, но уже вместе с психологом, то есть так, чтобы было максимально комфортно. И эта поддержка позволила ему вернуться в семью. Потом он приходил в центр только за лекарствами и на сеанс психотерапии.
− Я слышала теорию, что, если случается какая-то травматическая ситуация, допустим, автокатастрофа, и если человек − водитель, участвовавший в ней, ему необходимо сразу сесть за руль, чтобы не замыкаться на своём страхе. Насколько это действенно?
− Это нужно для того, чтобы у человека не сформировался негативный опыт, вождение не стало ассоциироваться со страхом. Я бы не советовала сразу погружать его обратно в деятельность, в которой произошёл стресс. Нужно недели две, чтобы смягчилась симптоматика. Потом постепенно вводить это в обычную деятельность. Сначала, может быть, просто посидеть в машине, даже не заводя её. Затем будет выезд на небольшое расстояние под контролем человека, которому он доверяет. И только потом уже он сам совершает эту деятельность. Нужно поступать так, чтобы не было страха, а если он появляется, то мы прекращаем действие, человека выводим и пытаемся выяснить, что конкретно напугало. Потому что, если мы сразу его отправим обратно, может произойти флешбек. Воспоминание возвращается – он снова переживает эту страшную ситуацию, и симптоматика становится ярче, она закрепляется как негативный рефлекс. Работать с ним очень сложно, потому что он уходит с сознания на бессознательное.
− Может ли человек сам излечиться от ПТСР или обязательно наблюдение специалиста?
− Данный синдром считается достаточно серьёзным расстройством, поэтому самостоятельно его сложно вылечить. Тут могут неправильно сработать психологические механизмы, человек будет неправильно объяснять себе причину произошедшего. Некоторые люди, которые пережили посттравматическое расстройство, и у них появилась вина выжившего, начинают заниматься саморазрушением. Это могут быть те же пожарные или спасатели, специально берущие лишние смены, выезжающие на незапланированные спасательные работы для того, чтобы спасти больше, потому что в тот раз не получилось. При этом, не давая себе отдохнуть, они могут создавать опасность, как для собственной жизни, так и для жизни других людей. Поэтому обязательно должна быть комплексная реабилитация: врач общей практики, психолог и в некоторых случаях психиатр. Если при этом происходит потеря трудоспособности, нужен ещё и социальный работник, который поможет выбрать новую специальность, обеспечить льготы и субсидии. Обратиться к специалисту нужно в любом случае, даже если это будет всего несколько встреч, чтобы хотя бы убедиться, что нет опасности.
Иллюзия благополучия (сейчас человек никакой симптоматики не показывает, ему и окружающим кажется, что он всё забыл) может окончиться манифестацией: какая-то ситуация происходит – запускается флешбек, и нам кажется, что человек ведёт себя абсолютно неадекватно и у него нет оснований себя так вести. Он тоже пугается этого и может замкнуться. Поэтому определённо сопровождение требуется, самостоятельно здесь мало что может получиться.
– Что насчёт детей: они подвержены этому более или менее?
– По статистике дети и пожилые люди подвержены ПТСР больше. У ребёнка ограниченный репертуар опыта, он ещё очень мало ситуаций пережил и поэтому многие из них кажутся враждебными. У людей пожилого возраста, наоборот, слишком большой опыт, и они знают, что многие ситуации ведут к негативу. Особенно если это поколение, которое пережило войну, кризисы. Оно понимает негативные последствия. Дети тоже могут страдать от посттравматических расстройств, они тоже попадают в зону военных конфликтов (а там ребёнок сам ничего не может сделать, даже обезопасить себя), природных, техногенных катастроф. С ними ведётся такая же работа, но используются методы, которые детям будут более понятны и близки.
Вероника Карпекина
