Последний шанс отснять сюжет, ужасно холодная погода и одно большое невезение на месте, казалось бы, удачной цели. Репортаж о попытке посещения выставки «30 лет журналистскому образованию на Урале».
Снег валит огромными хлопьями, шквалистый ветер не дает дышать. Стою у Краеведческого музея и жду Настю. Опаздывает.
Половина третьего. Ровно в три часа начнется круглый стол, на который мы, собственно, и стремимся попасть. Холод медленно ползет под куртку. Надо бы зайти погреться, заодно узнаю о «столе». Рыжие прожилки на площадке гладко мраморные, припорошены снегом. Подошва скользит, и я едва не падаю. Чертыхаюсь сквозь зубы.
Внутри благодатно тепло. Щеки тут же благодарно начинают гореть. В холле две женщины: невысокая в темной юбке в пол и вторая, с абсолютно незапоминающейся внешностью.
Здороваюсь и сходу:
— Не подскажете, мне выставка к тридцатилетию журналистского образования нужна, знаете, куда идти?
Женщины удивленно переглядываются.
— Это что за выставка такая? — спрашивает та, что вторая.
— Ну, журфак ЧелГУ ее организовывал…
Невысокая что-то бормочет, я едва ее слышу. Женщины снова обмениваются взглядами, и невысокая неуверенно говорит:
— Попробуйте обойти здание, там дверь будет со стороны Набережной. Наверное, это там.
Вот уж странно, вроде сотрудницы, а не знают, что у них тут идет. Благодарю и выхожу прочь, порыв ветра бьет в лицо, забивая глотку острым запахом снега. Иду, куда послали, старательно перешагивая прожилки-ловушки.
Насти все еще нет. До трех еще минут двадцать. Начинаю беспокоиться.
Со стороны Набережной сугробы по щиколотку, проторенных дорожек нет, приходится пробиваться самостоятельно. Дверь, больно похожая на ну, к которой меня добродушно послали, заперта. Вспоминая о своих сложных отношениях с дверьми, дергаю еще несколько раз. Безрезультатно.
Обхожу все попадающиеся на глаза двери, с отчаянием ломясь в них с тем же исходом. Нос, по ощущениям, медленно, но уверенно покрывается корочкой льда.
Возвращаюсь на площадку между двумя башнями музея. Нервно тренькает телефон — сообщение от Насти, она уже на подходе.
Подлетает буквально через минуту, выглядит такой же несчастно замерзшей, какой я себя ощущаю. В двух словах посвящаю ее в курс дела, пока мы пробираемся обратно к холлу. Настя поскальзывается на гладких плитках, и я не могу сдержать смех.
История повторяется: недоумевающие женщина, одна невысокая, другая — вторая, непонятные вопросы, посыл туда, не знаю куда и грустный обход запертых дверей.
Вваливаемся обратно, продрогшие и злющие. У входа осталась только одна, невысокая, сидит за своим рабочим столом и смотрит на нас уже сочувствующе.
— Девочки, вы присаживайтесь, погрейтесь. Я сейчас попробую дозвониться кому-нибудь, узнать, что там за выставка и будет ли открыта сегодня.
Взгляд, который кидает на меня Настя, почти панический. Проходим внутрь и падаем на предложенные места. Замерзшие ноги покалывает, пальцы плохо слушаются. Погода испортилась просто жутко.
— И что мы будем делать, если там все отменили? — спрашивает Настя напряженно.
— Понятия не имею. Видать, не запишемся тогда.
Сбоку от нас один за одним звучат безрезультатные телефонные разговоры. Время неумолимо катится к трем часам, и чем ближе к двенадцати минутная стрелка, тем меньше в нас надежды на удачный исход.
— И чего мы, зря ехали, что ли? — кажется, ее терпение подходит к концу.
— Ой, так вот же она! — восклицает женщина, бросая трубку, и смотрит на верхний пролет лестницы.
Девушка, которая, видимо, отвечает за нашу выставку, громко интересуется, в чем дело.
— Да вот тут девочки пришли, говорят, какой-то круглый стол должен в три часа проходить, — объясняет женщина. Время начало четвертого.
— Так его ж отменили!
У меня сердце в пятки падает. То есть как — отменили? Это ж наш последний шанс материал на экзамен отснять! В голове сразу вакуум, одна только мысль в тарелочки бьет: «ну все, отчислят…»
— Почему отменили? Как? — Настя ориентируется быстрее меня.
— Ну вот так. Позвонили сегодня с утра и отменили, сказали, мол, народ у них не набирается.
— Может, хотя бы дверь им откроешь? Пусть походят, посмотрят, не зря ж они сюда ехали, — предлагает женщина, и мне хочется ее расцеловать за это.
Девушка колеблется пару секунд и все-таки кивает. Наш синхронный выдох звучит слишком громко в густой тишине музейных стен.
— А снимать там у вас можно? — спрашиваю и не узнаю свой голос, тихий и хриплый от минутного шока.
— Можно, — кивает женщина с доброй улыбкой. — Только без вспышки.
С облегчением поблагодарив ее, выходим на улицу, где до сих пор метет снег и гладкие рыжие прожилки скользят под ногами. Под ноги приходится смотреть с удвоенной внимательностью — площадку совсем занесло. Доходим по протоптанной нами же дорожке до двери.
И наконец-то она для нас открыта.
