Очень часто талантливые и творческие люди не получают за свой труд признания и премий, но это правило явно не распространяется на нашего собеседника. Кирилл Владимирович Ратников, доцент кафедры журналистики и медиаобразования ЧелГУ, был удостоен престижной награды «Золотая лира» от управления культуры Администрации города. Читайте в эксклюзивном интервью все, что вы хотели узнать о самом необычном и фотогеничном преподавателе университета.
Кирилл Владимирович, в первую очередь поздравляю вас с наградой! Скажите, для вас это стало неожиданностью? Как вы узнали о том, что получили «Золотую лиру»?
Есть хорошая русская пословица: «Обещанного три года ждут». В случае этой награды так и получилось. Она была учреждена как дополнительная номинация в рамках «Золотой лиры» всего лишь три года назад. Я подал заявку впервые именно тогда, но оказался единственным, кто это сделал. Один – это не конкурс, поэтому в тот раз решили никому эту номинацию не давать. В прошлом году награду присуждали накануне 8 марта, это совпало с Международным женским днём и чуть ли не с юбилеем той женщины (поэтессы Нины Пикулевой), которая стала победительницей, поэтому опять мимо. Но всё-таки русский фольклор – это мудрая вещь, так что в третий раз всё наконец-то совпало: 8 марта уже прошло, метеорит пролетел, других опасных конкурентов не оказалось, поэтому в итоге жюри посчитало, что я могу получить долгожданную награду, за что я, конечно, благодарен тем, кто организовывал этот конкурс.
Насколько я знаю, вы часто оставляете злободневные комментарии к новостям, в том числе политическим, на одном информационном сайте. При этом наградила вас администрация города, чьи действия вы, на мой взгляд, довольно справедливо критикуете. Нет ли в этом своеобразной иронии?
Здесь может быть две версии, даже три. Первая – администрация нашего города обладает завидным чувством юмора, способна самокритично относиться к негативным высказываниям в свой адрес и не таить на людей зла, но это было бы слишком идеалистическое объяснение. Вторая – наши «небожители» не снисходят до информационных сайтов и попросту не знают, что на них пишут. И третья версия – может быть, они согласны с тем, что там говорят, и посчитали, что нужно заткнуть рот критикану хлебом и мёдом, чтобы оттуда не изливалась желчь.
Награду вам вручал лично Сергей Давыдов, успели перекинуться с ним парой слов?
Здесь немножечко неверно сообщили наши журналисты: Давыдов действительно был на торжественном вручении, он произнес речь, прочувствованную, довольно удачную, вручил первую награду нашей коллеге, журналистке Ирине Моргулес, а дальше, учитывая, что это был вечер пятницы, погода в принципе неплохая, а у такого человека, как мэр города, дел, наверное, много интересных и в других местах, – в общем, он как-то тихо и незаметно исчез из зала. Когда до седьмой или восьмой по счету награды дело дошло, то в зале уже не было ни Давыдова, ни его охранников, а остались только ведущие, переодетые в Петра I и Алексашку Меньшикова. Они уже с шутками-прибаутками непосредственно вручали награды своими руками. Поэтому рукопожатием обменяться не удалось, но не по моей вине, а уже скорее из-за широкой и неусидчивой натуры самого сити-менеджера.
Какое у вас впечатление от самой церемонии в целом?
Она проходила в помещении клуба «Театро», на территории развлекательного комплекса «Мегаполис». Я там был впервые и нескоро, наверное, туда ещё раз попаду – это не мой, как говорится, формат. Все было очень стильно, действительно имитировалась петровская ассамблея, поэтому такой всепьянейший, всешутейший дух, которые был свойственен петровской эпохе, там господствовал. Люди сидели за столиками, активно поглощали напитки и осушали ёмкости, атмосфера царила самая, что называется, непринуждённая. Были замечательные выступления артистов, особенно один иллюзионист великолепно показывал опыты: переливал воду из одного сосуда в другой, потом жонглировал ими весьма удачно, зажигал жидкости и тут же гасил их чуть ли не голыми руками. И, слава Богу, это не затянулось: примерно два с небольшим часа – это нормальный, оптимальный срок для того, чтобы люди успели насытиться и хлебом и зрелищами, почерпнули какие-то эстетические впечатления.
Вы готовы вернуться в это место в случае повторения успеха?
Скорее всего, это мне и предстоит: дело в том, что мне эту награду вручала непосредственно победительница прошлого года, в большинстве номинаций было так же. Поэтому в следующем году, наверное, тоже пригласят, но уже в другом качестве – делиться опытом, передавать призы, но место проведения будет, конечно, уже другое, потому что оно всякий раз меняется.
Если не секрет, на что вы планируете потратить денежную премию?
Вот как раз на издание своей новой книги. Вознаграждение не такое большое, чтобы на него приобрести «бентли», но для выпуска книги этого вполне хватит. Может быть, даже ещё на приятное традиционное мероприятие останется – такой небольшой фуршетец, персон на 50 истинных ценителей творчества.
Ваше творчество весьма плодовито — уже 17 сборников стихов. Как вам удаётся поддерживать такой темп?
Чем хороши стихи – они сочиняются сами, нужно только успеть их записать. Поэтому желательно, чтобы ручка была гелевой, а бумага писчей. Это довольно легкий труд, не зря же я с 13 лет занимаюсь литературным делом. Опыт немалый! Чувствую и знаю, как рождается первая строка, как идёт за ней определённый поэтический ритм, и мне часто бывает проще написать стихотворение в 10 – 15 строф-четверостиший, чем, например, 2 страницы прозаического текста. А всё потому, что стихи можно сочинять на ходу, в общественном транспорте, на лекции, когда находишься среди слушателей, чем я и занимался в свои студенческие годы.
Не пробовали себя в прозе?
Прозу я пишу, но именно документальную, что называется – non-fiction, невымышленные материалы. Тоже довольно много написано, но это скорее научная, в лучшем случае, эссеистическая литература.
Какова тематика вашей последней книги? Что будет в нее включено?
Она охватит период с июня 2009 года (на этом рубеже завершились стихи предшествующего сборника) по 31 марта года нынешнего включительно. Получается около 36 месяцев, довольно длинный период, почти как 36 градусов – нормальная температура! Сборник будет разделён на 3 части: первая носит название «Ландшафты», это стихи о природе; вторая часть – «Профили», а поскольку они есть в основном у людей, то им она и посвящена, содержит психологические, автобиографические мотивы; наконец, третья часть – это «Наброски», различная «мелочёвка» юмористического, сатирического характера, в том числе комментарии из раздела «Нау Комментс» («Сейчас поясню!»), а в последней части, по типу приложения – афоризмы, коротенькие эссе на разные как злободневные, так и вечные темы. Название сборника – «Интонации по инерции»: во-первых, неплохо фонетически звучит, а во-вторых, действительно некоторая инерция есть – пишу традиционными размерами на привычные мне темы.
Появится ли книга на полках книжных магазинов города?
Нет, у неё библиотечный тираж. В продаже появиться, в общем-то, может, но настолько небольшое количество экземпляров, что проще просто подарить тем, кто заинтересуется. Как говорится, так гарантировано попадёт в хорошие руки. У меня нет цели сделать издание коммерческим, оно прежде всего рассчитано на людей таких же, как я, по жизненному мировосприятию. Уже радоваться можно, что мы имеем право заниматься литературным творчеством и не платить за это налог, как за недвижимость или за землю. Слава Богу, еще не вели налога на слово и даже вот премию дали. Как говорится, все это не прибыли ради, а чтобы хоть минимизировать расходы.
Когда у вас обнаружился поэтический талант? Помните ли вы свое первое стихотворение?
Кажется, впервые рифмовкой занялся в 6 лет, это еще было накануне школы – по-моему, 7 ноября, что-то такое на тогдашние коммунистические мотивы. Естественно, ни одной строчки сейчас не вспомню. А вот некоторые сочиненные в 13-летнем возрасте стихотворения до сих пор перечитываю и даже печатаю. Одно из них, написанное в октябре 1986-го года, называется «Со старого полотна» и представляет собой лирическое описание картины художника Максима Никифоровича Воробьева «Вид пристани с египетскими сфинксами (набережная Невы у Академии художеств)». Ночь, лунный пейзаж, классический Петербург, парусные суда стоят у причала. Романтика!
Среди бегущих туч проглянула луна,
Нева вся серебром затрепетала –
На мачты сонные и на гранит причала
Ее тревожная волна
Мятущиеся блики разбросала.
И сфинксов силуэты над водой
Таинственным сияньем озарились,
И пятна фонарей в глухом мерцаньи слились
С луной и невскою водой,
И виды все вокруг преобразились.
В глазницах окон стынет темнота,
Все кажется здесь мертвою громадой –
Дома по берегам, дворцы и колоннады,
И контур отдаленного моста.
О, ночи северной осенняя прохлада!
Надо признаться, что никакого Петербурга я тогда и в глаза не видел – впервые побывал в нем только через пятнадцать лет. Так что навеяно всё это было исключительно художественным воображением. Стихотворение получилось несколько наивным, зато оказалось выдержанным приблизительно в стилистике романтической эпохи.
Существует стереотип, что у каждого писателя должна быть муза. Есть ли она у вас?
Это было, но прошло. Как говорится, без комментариев. Но довольно большую дань в своё время адресной лирике отдал и я. Сейчас же скорее обращаюсь не к какому-то конкретному человеку, а к миру природы, к окружающей жизни, к истории.
Есть ли у вас литературные «примеры для подражания» – любимые произведения, писатели, русские или зарубежные?
Как раз именно русское зарубежье, потому что с эмигрантами в какой-то степени ощущаю себя духовно созвучным: они жили в чужой среде, занимались делом, которое, в общем-то, мало нужно было окружающим. Мне кажется, в наших условиях лирическая поэзия тоже не очень-то востребована, поэтому ощущение внутренней эмиграции вполне правомерно для современного пишущего автора. Если говорить о русской классике, то это, безусловно, Лермонтов (не Пушкин!): он интереснее в силу своего, так скажем, эгоцентризма, а Пушкин более гармоничный и объективный поэт. Кроме того, в XIX веке – Алексей Константинович Толстой, он пи сал изумительные стихи о природе! Русская эмиграция – это, прежде всего, так называемая «Парижская нота», то есть Георгий Иванов, Николай Оцуп, Георгий Адамович – люди, которые в коротких, компактных, предельно сжатых стихотворных формах умели очень хорошо показывать лирическую глубину, ощущение трагизма бытия и в тоже время необходимость мужественно держаться вопреки всему.
Не кажется ли вам, что в российской литературе XXI века не появилось ничего значимого? Не скатились ли наши авторы до беллетристики для домохозяек, которую можно «проглатывать» пачками?
Есть и такие, но здесь опять же необходима дистанция, потому что, когда мы глядим на современников, на толпу, то не различаем каких-то отдельных черт лица, а видим текущий поток. Со временем все выкристаллизуется, лишнее отсеется: то, что имеет чисто коммерческую подкладку, останется макулатурой, а настоящее перейдет на полки библиотек. Интересные авторы, безусловно, есть всегда, в любые времена, их даже по закону количества должно быть больше, потому что пишущих людей уже не тысячи, а десятки тысяч. Просто еще не все отстоялось. Наверное, должно пройти какое-то время, а через поколения станет ясно, что звучало как подлинный голос эпохи, который сейчас, в шуме и суете, мы, может быть, не очень точно слышим.
В кино сейчас наблюдается всеобщая коммерциализация: красивая 3D-обертка заменяет фильмам содержание и смысл. На ваш взгляд, существует ли такая тенденция в литературе?
Эту тенденцию я заметил ещё в середине 90-ых годов, когда иногда трудно было отличить видеокассету от книги: они такие же цветастые, в глянцевых целлофанах, поэтому для меня – человека, привыкшего к традиционным книжным переплётам, такая китчевая упаковка смотрелась как какая-то профанация истинных ценностей. Что касается содержания, всегда важно, конечно, чтобы литературное или художественное произведение было интересным и занимательным, поэтому не беда, что сюжеты бывают такими, скажем, авантюрными. Важно, чтобы за этой авантюрностью смысл стоял. Вот это не всегда есть, часто продолжение бывает просто ради спецэффектов, технических новинок, а коммерческая подоплека, к сожалению, неизбежна. Если бы автор мог позволить себе делать фильмы за бескорыстный спонсорский счет или издавать книги за какие-то фиксированные государственные деньги, то ему, наверное, и не нужно было бы гоняться за внешними эффектами.
Какой выход вы видите из этой ситуации?
Два выхода: первый – поступать так, как делали русские эмигранты. У них была профессия, которая обеспечивала бытовые условия жизни: например, кто-то работал шофером, мойщиком витрин или ночным портье, а уже в свободное от обязательной работы время занимался независимым творчеством. Второй вариант – создавать творческие объединения, совместными усилиями организовывать какие-то киностудии или кооперативные типографии, издательства, электронные библиотеки, чтобы можно было зарабатывать интеллектуальным трудом. Не заниматься услугами, грубо говоря, тамады на свадьбе, а выступать оратором на митинге или просветителем перед аудиторией, которая хотела бы узнать что-то для себя интересное и нужное.
Возвращаясь к разговору о вашем творчестве: по первому образованию вы врач, по второму филолог, работаете преподавателем и трудитесь на поэтическом поприще. Как вам удается оставаться таким разносторонним человеком?
Это хорошо иллюстрирует современную тенденцию глобализации. То есть на неожиданных местах оказываются совершенно не соответствующие этим местам люди. Это шутка, конечно! Медицинское образование – та база, которая позволяет относиться к жизни философски, потому что врач всегда знает – это дорога в один конец, так что чем больше успеешь сделать при жизни, тем правильнее ее проживёшь. Это как раз вещь очень нужная. Преподавательская же работа хороша тем, что позволяет постоянно держать себя в творческой форме, потому что чтение лекции, хотя бы даже импровизированной, всегда требует некоторой мобилизации мысли, умственной подготовки, да и просто артикуляционной тренировки, чтобы не выдохнуться до того, как закончились эти час двадцать минут, отведённые на лекцию. Кроме того, общение со студенческой молодёжью позволяет хотя бы мысленно оставаться в той инициативной среде, в которой когда-то был и я сам. Хотя сейчас я примерно вдвое старше, чем студенты средних курсов, но по интересам и жизненному темпу, надеюсь, не отстаю от них; по крайней мере, стараюсь быть в курсе свежих новинок и современных тенденций, а самое главное – оставаться в любой момент готовым к творческой работе, познавательной активности, свободному восприятию мира.
Не возникало ли у вас желания вернуться в прошлое и избрать другой путь? К примеру, стать космонавтом или депутатом?
Стать депутатом – это интересно, тем более что теперь городских депутатов будет больше, даже появятся одномандатные округа, независимые от партийных списков. Отчего бы не испытать свои силы? Можно было бы, например, попытаться выстроить всю избирательную кампанию на сатирических стихах. Кто знает: если найдется достаточное количество организованных любителей поэзии, то, может быть, даже выберут в городскую думу. (Желательно, чтобы этот избирательный участок был рядом с Областной психоневрологической больницей – там любителей такого нестандартного мышления особенно много.) Стать космонавтом – скорее нет, я высоты не люблю, поэтому лучше уж быть равнинным фермером, повелителем горизонтального пространства. Для меня всегда реальна возможность возвращения в медицинские ряды, но пока вроде бы справляюсь со своей нынешней работой, поэтому до сих пор никто не заставлял Ивана Васильевича поменять свою профессию.
Как давно вы начали увлекаться фотографией? Это уже стало вашей фишкой – редко можно увидеть Ратникова в университете без фотоаппарата.
Лет, наверное, с 12-ти. Я вырос в семье, где был фотоаппарат, родители активно занимались черно-белой фотографией, тогда же и я освоил этот процесс. До сих пор смог бы в темноте заправить пленку в фотобачок, хотя сейчас пленочной техники, наверное, уже не осталось. Меня всегда привлекала фотография как документальное свидетельство исторических эпох. Она ведь в середине XIX века появилась, и посмотреть на людей, запечатлённых там, в их оригинальных костюмах, с непривычными нам сейчас прическами того времени, все это весьма интересно и познавательно. Дистанция времени словно бы перестает существовать. Кроме того, фотография дает возможность увековечить мгновение, позволяет навсегда нерушимо зафиксировать его. Кстати, поэзия делает тоже самое, но с помощью слова.
Вы читали специальную литературу или проходили курсы фотосъемки?
Нет, в этом плане я самоучка. Не скажу, что далеко продвинулся: традиционным для меня типом фотографирования остается крупно-портретная или общегрупповая съемка. Иногда пробую запечатлеть также понравившиеся виды природы, но без спецэффектов и без использования каких-нибудь хитрых приемов художественной обработки.
Много ли у вас накопилось альбомов на данный момент?
Я специально установил добавочный диск на компьютер и храню на нем только фотографии. Там их накопилось уже больше тридцати тысяч, потому что на фотоаппарате уже три раза обнулялся счётчик отснятых кадров – он нумерует всё по новой как раз после 10 тысяч кадров.
Кажется, еще не было дня, когда бы вы пришли в университет без соблюдения дресс-кода. Зависит ли костюм от настроения? Сколько у вас различных галстуков в гардеробе?
И галстуков десятка два, и пиджаков штук пятнадцать, и костюмов что-то около пяти. Вообще мой мысленный стиль – это, знаете, это какой-нибудь «гангестеризм» образца Чикаго 30-ых годов: шляпа умеренной величины, галстук с классическим узлом, пиджак с большими отворотами, довольно-таки широкие брюки. То есть элегантный, несколько стилизованный под относительно недавнюю старину, стиль. Надеюсь, что стиль в целом не противоречит имиджу. Нет, конечно, я не всегда хожу в костюме, просто гражданин в пиджаке и галстуке, чем бы он ни занимался, кажется человеком, находящимся при исполнении деловых обязанностей, и лишних вопросов не возникнет, что он здесь делает. Он на работе!
Как вам удается все успевать – читать лекции, фотографировать, сочинять стихи, быть в курсе всех событий?
Успеваю, к сожалению, далеко не все. Взять хотя бы эту трагикомическую историю с моей книгой, которую 36 месяцев все никак не могу довести до печати. Чувствую, что не на все хватает сил и возможностей, поэтому стараюсь выделять приоритеты. Творчество – это, конечно, главное, потому что после нас останутся не наши регалии, а прежде всего то, что мы сделали: наше слово, художественно выраженное, наши фотоматериалы, заботливо сохраненные, поэтому стараюсь уделять поэзии и фотосъемке гораздо большее внимание, чем вещам, которыми человек только при жизни пользуется. Например, какая разница, сколько иностранных языков знал покойный? Всё равно сказать-то он теперь ничего уже не сможет. Но зато вполне хватило родного языка, чтобы заполнить им пустоту грядущего небытия.
Опишите типичный будний день Кирилла Ратникова.
Прежде всего, день нынешний начинается для меня, как правило, еще вчера, накануне, глубоко за полночь, потому что по привычке никогда раньше часа, а то и двух часов ночи в виртуальное пространство сна я не отбываю. Жалко было бы потерять эти творческие часы! Ночью хорошо работается – время идет медленно, ничто не отвлекает, максимальная степень свободы. Человек предоставлен сам себе. Днем это далеко не так. Но у такого режима есть и серьезный минус: с утра бывает достаточно трудно себя раскачать и сразу же включиться в будничные дела. Зато иногда бывает, что, продолжая вчерашний творческий настрой, приснится что-нибудь интересное, а какие-то строчки самопроизвольно продиктовавшиеся строчки даже удается записать спросонья. Это лучший подарок в начинающемся дне. Именно это время, утреннее и вечернее, я ценю намного больше, чем дневное. А сам день, в общем-то, непредсказуемый, да и сам я, к сожалению, не из тех людей, которые умеют планировать хотя бы на день, а уж тем более на неделю вперед. Предпочитаю экспромты, импровизации. Понятно, что если в этот день есть фиксированная работа, то на ней нужно оказаться – и желательно вовремя, хотя получается по-разному. Если же день полностью свободен от внешних обязательств, то я не могу гарантировать, что, например, начав с утра сеанс общения с компьютером, через полчаса не переключусь на какую-нибудь срочную поездку за творческим вдохновением или на чтение интересной книги, которая под руку неожиданно попадется.
Вы преподаете уже достаточно давно, каждый год в университет приходит новое поколение студентов со своими взглядами, принципами, ценностями. Что изменилось в головах грызущих гранит науки?
В этом году, в октябре, будет 15 лет с момента начала моей работы в университете – сначала на филфаке, а потом уже на журфаке. Конечно, сменилось несколько поколений, даже не одно, а два, я бы сказал. Люди, с которыми только начинал преподавательскую работу в 1998 году, были всего лишь на 6 лет младше, практически ровесники. Они еще несли на себе отпечаток советской школы – были более академически отвлеченными, менее технически оснащенными, ориентированными на традиционные пути: многие в школу пошли работать после вуза, кто-то и до сих пор своей профессии верен. Потом, где-то в середине 2000-ых годов, появились совершенно новые тенденции: учебные группы вдруг наполнили студенты, для которых мир, в том числе иностранный, оказался вовсе не закрытым пространством, а легкодоступной средой. Я помню нашего студента Николая Балаева, который первым из всех своих однокурсников провел лето в Америке по программе «Work and Travel». По возвращении было удивительно увидеть человека с флоридским загаром, в легкой американской майке – и это прямо в эпицентре нашего уральского октября! И еще в эти годы чувствовалось, что студенты начали нас, людей старшего поколения, обгонять – и с точки зрения социальной мобильности, технической оснащённости, и с позиций более быстрого, энергичного ритма жизни. Это люди, которые непредсказуемо могли одно лето провести в Англии на клубничных плантациях, потом переехать в Америку гостиничными уборщиками, а вернувшись в Россию, успешно совмещать учебу с журналистской работой, прямо из лекционной аудитории моментально перебираться в телестудию или на радиостанцию, причем параллельно с этим еще и ярко проявлять себя в различных университетских мероприятиях. У этих людей – совершенно другой, новый тип мышления. Ушла государственная дисциплина, появилось свободное предпринимательство. Если раньше мы готовили специалистов, которые могли по инерции вписаться в устоявшуюся систему, то сейчас все радикально изменилось, так что абсолютно невозможно предсказать, кем станет наш выпускник, каких высот он сумеет достичь и какие широкие горизонты откроются перед ним.
Сейчас многие студенты сетуют на «тонны ненужных предметов», говорят о том, что в учебе «много теории и мало практики, корочки диплома никому не нужны». Как вы думаете, эта критика обоснована?
Здесь есть, конечно, некоторая молодая нетерпеливость – хочется все и сразу, а получается, как в известном анекдоте, в рассрочку и мало что. Это стандартные законы жизни. Во многом люди правы в том плане, что вуз как система, имеющая давние традиции и нормальный дух здорового консерватизма, не успевает быстро среагировать на изменяющиеся обстоятельства внешнего мира. Конечно, можно было бы разработать такую программу, когда студенты могли бы по ускоренным курсам, не за 4 года, а за полтора-два, осваивать какие-то базовые вещи. И само вузовское образование могло бы принять необычные формы, то есть не традиционные устные лекции с записями, а какие-нибудь видеоконференции с выполнением интерактивных заданий. Однако классический канон все-таки нужно поддерживать, иначе это будет совсем не вуз, а скорее клуб по интересам или творческое объединение. Элемент культурного консерватизма непременно должен оставаться. В этом случае как раз пиджак и галстук – добровольная дань классической традиции, а майка и бейсболка выглядели бы на лекционной трибуне уж чересчур по-модернистки.
На первом курсе, на лекциях по предмету «Основы творческой деятельности журналиста», вы познакомили нас с немного модернизированной теорией Франкла о смысле жизни, которая включала в себе ценности творчества, восприятия и отношения. Вы придерживаетесь этой концепции в повседневности? Почему это важно донести до людей, которые совсем недавно вышли из школы и еще не нашли свой путь?
Об этих идеях австрийского психотерапевта Виктора Франкла я впервые узнал, когда мне было 19 лет – возраст как раз подходящий для того, чтобы задуматься о том месте, которое в жизни успел занять, и о перспективах предстоящих лет. Как правило, чем в более молодом возрасте человек над этими вещами задумывается, тем до более правильных мыслей он доходит. Я действительно считаю, что наша жизнь строго ограничена по времени, поэтому просто необходимо посвятить ее таким делам, которые обеспечат окупаемость этого временного материала. Непреходящие ценности должны быть на первом месте. Для меня это, конечно, ценности творчества, потому что не секрет, что большинство наших литературных классиков давно ушли в мир иной, а нам от них сохранились фамилии на книжных корешках да портреты на титульном листе. Но именно этот книжный памятник оказался намного прочнее, чем все их былое имущество. Движение ручки по бумаге – вечный двигатель памяти. Я очень рад, нынешние технические возможности здорово помогают: человек не бесследен, каждая его минута может быть сохранена, зафиксирована, а слова – обрести литературную форму. Это и есть эстетика творчества. Важно только, чтобы словами этими были, к примеру, не куцые «смски», а действительно хорошие художественные тексты, в которых бы явственно чувствовались и мысли, и настроения человека, его тревоги или надежды.
Как у вас получается все время оставаться позитивным, улыбаться, шутить? От того, что постоянно мелькает в новостных лентах или по телевизору, недолго и в депрессию впасть.
В психологии есть такое понятие – сублимация. Оно означает, в буквальном смысле, подъем выше некоторой линии. Внешний мир стремится опустить нас ниже этой линии: то цены растут, то налоги увеличиваются, поэтому нужно уметь противопоставлять такому негативу что-то свое, позитивное. В сущности, это – форма защитной реакции на тревожный, опасный, некомфортный внешний мир. Впасть в депрессию – значит заведомо сделать себя слабее по отношению к враждебной среде. А вот быть уверенным в себе, позитивно настроенным, чувствовать, что эта минута дает возможность как-то эмоционально разрядиться, – все это важнейший психологический стимул для выживания и жизнеутверждения. И нам ли грозит депрессия? Мы ведь находимся на факультете, в рамках благоприятной, дружественной среды (кроме, может быть, ситуации экзаменов, сессии. Шутка!). Факультет – это место, где можно найти людей по интересам и пообщаться на взаимно общие темы, поэтому я всегда с удовольствием иду работу, а это не может не сказаться на настроении. Даже когда я безнадежно опаздываю и сам чувствую, что народ уже начинается кипятиться, то все равно вхожу с улыбкой, и мне, видимо за это многое прощают.
Напоследок не могли бы вы поделиться каким-нибудь смешным случаем из детства?
В школе был довольно дурацкий эпизод: ранние 80-ые годы, начальное звено. В классной аудитории стоял бюст Ленина, он тогда все классы украшал, так что это не редкость. Рядом висела учебная доска – они раньше были старыми, коричневыми, чуть ли не с дерматиновым покрытием, вытирались обычной тряпкой. Дальнейший ход событий вам, наверное, понятен: тряпка оказалась на голове вождя, повязанной как у какой-нибудь сельской бабы, а вокруг ленинского бюста я устроил резвый хоровод с такими же, как я сам, октябрятами. Когда зашла классная руководительница и увидела, что сделали с вождём, как кощунственно глумятся над советской святыней, то последовали «разборы полетов» самого высокого уровня – к директору школы вызывали родителей с целью выяснить, не в диссидентской ли среде воспитывался малолетний антисоветчик и как он осмелился на светлую личность вождя покуситься замызганной тряпкой. Для искупления вины меня заставили перед всем классом выступить с каким-то патетическим докладом о школьных годах «дедушки Ленина». В общем, идеологический порядок был восстановлен. Но некоторое время спустя вся эта история аукнулась Ильичу, когда я, уже став пионером, сочинил пародийную концовку к популярному тогда стихотворению о будущем создателе советского государства:
Когда был Ленин маленький,
С кудрявой головой,
Он тоже бегал в валенках
По горке ледяной.
И все участники игры
Кричали: «Что за хрен с горы?»
Так что горбачевскую перестройку я встретил, можно сказать, в рядах демократической оппозиции. До сих пор там и остаюсь.
Беседовал Дмитрий ПОЛЯКОВ
