О том, что в Челябинске над тонкими материями работают мастера всероссийского масштаба, знают немногие. Может быть, поэзии и правда лучше в рамках узкого круга посвященных. Но разве вам не интересно, что же на самом деле происходит в этом таинственном сообществе у вас под боком? Собеседником, который помогал мне вскрыть панцирь столь специфического явления, был известный челябинский поэт Янис Грантс.
Янис Грантс:
«Одиночество и тетрадь поэт и сам в силах себе обеспечить»
Веришь ли ты вообще в существование так называемой уральской школы поэзии?
Мне по душе такая трактовка: никакой школы в помине не существовало, пока Виталий Кальпиди не заявил о её наличии. У этого тезиса тут же появились сторонники и противники. Я, несомненно, считаю себя частью уральской поэтической школы. Однако теоретик я довольно беспомощный, поэтому хотелось бы, чтобы кто-нибудь (а лучше всего — Виталий Кальпиди) поведал миру об особенностях этого образования. Ведь школа — это внутренние и внешние связи, атрибуты, это общность, имеющая некую единую платформу. Мы проживаем на большой территории, в каждом из нас застрял осколок Урала, мы разные, но при этом я чувствую родство со многими и многими поэтами Екатеринбурга, Челябинска и Перми. Поэзия Урала — интертекстуальна: явные и скрытые заимствования, отголоски, отсылки, перепевы можно найти во многих текстах. Ну, самый полярный пример, пожалуй, — это Александр Петрушкин: в одном из своих стихотворений он просто берёт и перечисляет порядка двадцати уральских «соратников». Прямым текстом говорит: я свой! Вот и мне нравится идея с уральской поэтической школой, потому что здесь я — свой.
А если говорить о ландшафте современной поэзии вообще? Что за зверь такой – региональная школа?
Сколько себя помню, всегда шли разговоры о нижнетагильской поэтической школе. Все удивлялись: откуда в небольшом и суровом городе вдруг проросли такие потрясающие стихи? Поэзия Евгения Туренко меня просто ошеломила. Тот самый случай, когда ты закрываешь книгу и понимаешь: теперь что-то пойдёт по-другому. Ты изменился. Книга тебя изменила. Ты ещё не знаешь сущности этих изменений, но их необратимость уже ощущаешь. Я неравнодушен ко всем нижнетагильцам. Особые отношения у меня с Русланом Комадеем. А больше всех люблю стихи Алексея Сальникова. Вот это в особенности: «В ночи квадратной, тёплый и живой,\ Стоит господь с отвёрткой крестовой…» Везде, где выдаётся случай, — читаю это стихотворение. Наизусть помню. Ну, а разрывной синтаксис (как самая отличительная черта нижнетагильской поэтической школы) присущ, наверное, в большей степени Сунцовой, Баянгуловой, Симоновой, то есть девушкам.
Какой вариант развития ты видишь для, условно назовем, нынешних уральских поэтов и поэзии в современной России вообще?
Я не из тех, кто считает, что поэзия сейчас в загоне, вытеснена на периферию жизни, никому не нужна, брошена, забыта. Может, никто и не собирает стадионы, но как можно слушать стихи в толпе из тысяч и тысяч человек? Это же издевательство. (Опустим тут, что в годы оттепели всё это имело смысл и значение). Я хотел бы подчеркнуть, что никто сейчас поэта не притесняет — и это главное. А уж одиночество и тетрадь он себе и сам в силах обеспечить. То есть взгляд у меня на эту проблему поверхностный, даже – варварский. Я, например, знаю, что поэзию трудно продать. Но это уже проблемы того, кто продаёт, а не того, кто пишет.
Развитие? Ничего не изменится. Ничего не меняется уже долгие и долгие годы. Философская лирика в её широком понимании была, есть и будет главной поэтической силой. Могут меняться слова. Могут прирастать смыслы. Могут взрываться формы, но суть будет та же: взгляд внутрь и вовне, анализ и приговор. Думаю, что внешние факторы претерпят некоторые изменения. То есть всё больше будет сращивания музыки, поэзии и арта. Мы вот пока дальше идеи не сдвинулись, но обещаю, что будет нечто вроде «музыкально-видео-поэтического вечера Яниса Грантса». Чудесный челябинский музыкант Никита Прокопьев уже написал несколько мелодий для моих стихов. Это не песни, и не рэп, это фон для моего голоса, хотя такую волнующую музыку язык не поворачивается фоном назвать. Ага, а Настя Богомолова продумывает сейчас, какое видео сопроводит то или иное стихотворение. То есть тенденции будут, скорее всего, направлены на то, чтобы повернуть к поэзии людей, которые о её существовании и не знают. А для этого нужна зрелищность. Возможно, идея со «сложным» концертом появилась именно поэтому. Хотя мы об этом и не думали. Просто нам интересен процесс, интересно творить.
То есть поп-поэзии не существует? Или напротив? Кстати, о популярных поэтах — ты, кажется, единственный уралец из известных мне, кого на улице узнавали?
Популярная поэзия существует. При этом значение слова «популярная» в данном случае не в количестве поклонников, а в доступности, что ли. Я несколько раз слышал и в свой адрес: «Попсовик». Ничего обидного в этом нет. Просто деление это очень и очень условное. Ведь за простой формулой может открыться какая-то потаённая дверца. А за ней — ещё одна.
Ну, придавать значения узнаванию я бы не стал. Пару раз окликнули на улице, один раз в маршрутке попросили расписаться на клочке бумаги. Можно, конечно, теперь ходить и всем говорить: меня на улицах узнают! Но ведь это не так. И хорошо, что не узнают: шумиха не по мне.
Тогда – видишь ли ты какой-нибудь смысл в конкурсах, фестивалях, премиях и прочей суете?
Это другое. Что ни говори, а литературная среда — это конкурентная среда. И тут надо быть в тонусе. Надо знать, что пишут, где пишут, кого хвалят, а кого ругают. Участие в конкурсах и премиях — это возможность почувствовать плечо товарища, вынести оценку своему месту в этой шеренге, уловить какие-то тенденции. При этом всегда и везде надо оставаться собой, но опыт — необходим.
Когда я говорю о шумихе, то имею в виду шумиху. В Челябинске нет никакого интереса средств массовой информации к литературным событиям. Вот была презентация Антологии современной уральской поэзии. Казалось бы, ничего грандиознее быть не может. А получилось, что я сам себя аккредитовал, потому что работал от «Новостей культуры — Южный Урал». Других журналистов не было.
По-твоему, поэзия в интересе со стороны нуждается, или ей лучше «в собственном соку»?
Мне кажется, что интереса к поэзии ровно столько, сколько нужно. Я знаю, что, по мнению большинства коллег, я рассуждаю чересчур оптимистично, а то и легкомысленно. Но мне кажется, что интерес есть. Больше того: его ровно столько, сколько современная поэзия может «переварить». Меня вот, например, всё время куда-то зовут, шлют мне письма, я уж не говорю о тех юных (в основном) стихотворцах, которые шлют мне свои стихи на все виды почты.
У нас не получается «варения в собственном соку». Все варятся поодиночке.
Если же отвечать конкретно на твой вопрос, то хорошо совмещать оба действия. На заседаниях литературных клубов — вариться, а вечером (допустим, в литературном кафе «Запятая») вдруг увидеть десятки незнакомых лиц. Я их там и увидел на первом вечере проекта «Чтецы». Больше того, не только зрители, но и некоторые поэты были мне неведомы…
Так кто же главные действующие лица — самоучки или те, кто переварил тенденции всей этой «современной поэзии»?
Главными лицами поэзии я бы назвал состоявшихся, почтенных поэтов. В Челябинске, считаю, есть поэт выдающийся — Виталий Кальпиди, а ещё есть легендарный — Николай Година, а ещё есть незаменимый — Николай Болдырев. Объясню только про незаменимого: без Николая Фёдоровича, уверен, некому будет переводить Тракля и Целана. Браться за них — дело наисложнейшее.
Все мы самоучки. Это так. И образованности поэтической, если можно так выразиться, мне не хватает. И другим — тоже. Хвалиться этим нельзя, но ведь никто и не выпендривается. Несомненно, надо быть в курсе того, что происходит. Не для подражательства, конечно, а для кругозора. Вот я был на фестивале «СловоNova». Большая группа поэтов, приглашённых туда, будто бы не заметила, что 90-е годы прошли: выражаются нецензурно, будто разоблачают кого-то гневно. Так что псевдо-тенденции тоже случаются на каждом шагу.
Если же отвечать без всяких отступлений, то у тех, кто в курсе современных тенденций, – у того шансов больше. Но тут важно понимать: тенденции – дело пятое.
Какой ты видишь роль культуртрегеров в современном мире, когда легко организовать «вирусное» распространение информации в одиночку без посторонней помощи?
В твоём вопросе отчасти содержится и ответ. Казалось бы, достаточно обзавестись сотнями друзей в социальной сети (или на сайте, допустим, «стихи.ру»), снабжать их своим «наследием» и выслушивать комплименты. Этого уже достаточно. Это уже хорошо. И за поэтов, ставших известными, благодаря сети, можно только порадоваться. Но ведь так бывает не со всеми. Многие молодые поэты просто стесняются себя и своего таланта. И таких – большинство. Культуртрегер тоже не хватает звёзд с неба. Но какие-то ходы может предложить. Я, например, по-прежнему доверяю толстым или электронным журналам, сайтам, которые не допускают неконтролируемого потока литературы. То есть — должен быть редактор. То есть — должно быть экспертное мнение, экспертная оценка (здесь мы опустим, что «экспертиза» поэзии – это дело тенденциозное, необъективное; вкусовщина, одним словом). Напечатать стихи в толстом журнале, предложить подборку в какую-то коллективную книгу, пригласить для участия в поэтическом вечере — это первое, что приходит на ум, когда возникает слово «культуртрегер». И дело, конечно, не в том, что после этого стихотворца начнут узнавать на улицах. Просто он сам в себя поверит. А значит, подарит нам ещё не одно замечательное произведение.
Словом, ответ таков: культуртрегеров нельзя переоценивать, где-то можно обойтись и без них, но если мы говорим о серьёзном (или хотя бы полусерьёзном) движении в профессиональном направлении — то лишним культуртрегер не будет. К тому же, под этим словом мы подразумеваем людей, которые делают некоторые просто-таки уникальные проекты. Вот без Василия Чепелева могла ли быть премия «ЛитератуРРентген»? А ведь премия эта давно перешагнула уральские рамки, её престиж чрезвычайно высок.
Римма Аглиуллина
