Победа со слезами на глазах…

В этом году страна отпраздновала шестьдесят седьмую годовщину Победы в Великой Отечественной войне. Она досталась нам огромной ценой, ценой жизни миллионов людей и океанами слез. Но для того, чтобы понять, как досталась эта Победа, нужно спросить непосредственных участников Великой отечественной войны.

Ветеран ВОВ Павел Иванович Шевыряев любезно согласился рассказать нам о тех временах. Рассказать о том, какой ценой досталась для него эта тяжелая, но нужная Победа.

Павел Иванович, родился 13 июля 1924 года. Отец его был военным, по его стопам решил пойти и Павел Иванович. Успев до войны окончить девять классов, ветеран Великой Отечественной по собственному желанию ушел на фронт. Нам удалось побеседовать с Павлом Ивановичем и узнать о тех страшных годах войны.

– Расскажите, пожалуйста, о ваших сражениях?
– Мой отец во время финской войны командовал бригадой и за то, что его солдаты поморозились, он был репрессирован, но во время Отечественной войны его освободили, и он воевал. Хоть отец с нами не жил, но, когда мне было 15 -16 лет, он брал меня к себе лагерь, где я вместе с красноармейцами проходил курс молодого бойца. Они шли на стрельбище – и я шел, они проходили подготовку конника – и я проходил подготовку конника. Я умел владеть разным оружием, поэтому на войну ушел подготовленным. Знал пулемёт «Максим» – разбирал его и собирал, и «Дегтяря», и винтовку, и артиллерийский карабин, и клинок. Физически я был довольно-таки крепким, на турнике вместе с красноармейцами комплекс упражнений делал, был у меня значок «БГТО», и санитарный значок был – их тогда всем давали. Помните, были стишки: «Мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой санитары»? (Рассказывает, улыбаясь) Готовили, готовили нас к войне и в школе проходили подготовку.
– А вы чувствовали, что неспроста все подготовки, что скоро настанет затяжное время страшной войны?
– Конечно, чувствовали, что будет война. Я к этому относился, как ребёнок, до меня не всегда доходило это. Что вы хотите – восемнадцать лет парню, у меня другое в голове было: футбол, подраться, похулиганить, в «казаки-разбойники» поиграть. В свободное от учёбы время собирались с гитарами у себя под аркой. Нас, правда, гонял наш дворник дядя Ваня, (смеётся) но всё равно собирались, песни пели.

– Как вы узнали о нападении на страну?
– 22-го июня мы собирались играть в футбол против команды мальчишек с соседнего двора. На ЧГРЭСе у набережной реки было футбольное поле. Ребята договаривались между собой, кто против кого играет. И вот 22-го июня мы уже собрались играть и вдруг кричат: «Война! Война!» Ну, и всё: какой тут футбол, когда война!

– Как все началось?
– В первый день войны город неуловимо изменился: все люди куда-то бежали – не шли, а бежали, чувствовалось какое-то напряжение. На углах домов, где были установлены большие рупоры, стояли большие группы людей, слушали. Кто плакал, а кто наоборот кричал, что «мы им покажем, гадам!» В тот же день мы всем двором пошли в свой райвоенкомат – а он закрыт! Вернулись домой. В понедельник со школьными и дворовыми ребятами снова пошли записываться. Кто был постарше, у того приняли заявления. Передо мной стоял мой одноклассник Андрюшка Брылёв, он был старше меня на месяц. Его спрашивают, с какого он года. Он ответил, что с 24-го. Ему говорят: «Ну, мы тебя потом вызовем». Я думаю: «Ага, ну так не пойдёт!» И сказал, что я с 23-го. Капитан говорит мне: «Пишите заявление». Я написал заявление и третьего июля меня вызвали в военкомат. Направили нас куда-то далеко на стрельбище. Я отстрелялся очень хорошо потому, что уже имел опыт. Восемнадцатого июля мне выдали винтовку «СВТ», тридцать патронов и две гранаты «РГД» с оборонительными рубашками. Обмундировали нас очень хорошо, но не для лета, а лето тогда было жаркое! Как сейчас помню, я получил сапоги, синие суконные галифе, суконную гимнастёрку защитного цвета, очень тяжелую шинель с большим ворсом, пилотку, ну и всё, что полагается. Конечно, выдали противогаз, лопатку. Котелки у нас были по одному на двоих, касок и «смертных медальонов» у нас не было. Лично я за войну медальон никогда не носил, да и каску надевал один или два раза. Нас послали как пополнение к 4-й дивизии народного ополчения в третий полк. От нашего вокзала нас повезли до станции Веймарн, дальше шли пешком. А потом была какая-то узкоколейка. Мы сели на какие-то платформы и паровозик тянул, тянул нас куда-то дальше. Тут нас обстреляла артиллерия, мы повыскакивали с платформ и началась эта катавасия: в первом же бою попали в окружение, прорвались из одного – попали в другое. По дороге ходит немецкая танкетка, а мы, как бараны, боимся перебежать дорогу. Наконец найдётся один смелый, перебежит, за ним мы бежим, как стадо.

– Страшно было? Ведь в воображении молодых людей война – романтика.
– Очень. Моя «СВТ» отказала почти сразу же и превратилась в обычную палку. Мне пришлось ползти метров двести – там лежал убитый политрук. Я полз к уже убитому командиру, чтобы взять у него винтовку. Оказалось, это был карабин, и ещё я взял его «ТТ». Какая у нас была задача – я не знаю. Была команда – «вперёд!» Команды отходить не было, отходили сами. Тогда не было окопов, а рыли – каждый себе – ячейку: два метра длиной, полметра глубиной и полметра шириной – всё, как гроб. Никакой нашей техники я не видел. Немецкие танки были. Тогда, в основном, у них были лёгкие танки, тяжелых я не видел, но нам достаточно было и этого – нам же нечем было против них воевать! Но мы победили проклятых фашистов, ни смотря ни на что! Выйграли эту войну, и в мае 1945 наш флаг возвысился над Берлином.

– Сколько лет вы прослужили после войны?
– После войны я ушел в Морфлот. И только в 1951 году, в августе месяце вернулся домой. Обошел почти весь мир, и после войны подрывали немецкие корабли, пытавшиеся хитростью и наглостью вторгнуться на наши земли. Из всех тех, кто ушел со мной в тот день на войну не видел больше никого. Видать, один я остался…